Обогнув здание, Клэр направилась к обширной южной части парка. На липах уже пробиваются зеленоватые листочки. Желтые нарциссы покачивают забавными мордочками на вечернем ветру, окруженные ярко-синими колокольчиками гиацинтов. Вдоль главной аллеи стояли и неспешно прогуливались посетители, болтали друг с другом, говорили по мобильникам, пялились на разбросанные среди растений бронзовые фигуры. Трое пожилых людей кивнули Клэр.
Она остановилась у Грота Орфея. Сейчас, лишенный пышной зелени лета, в окружении остриженных кустов самшита и еще не расцветшей сирени, он казался совсем пустым. В саду камней лишь голые стебли и редкие ростки лечебных растений. Без листвы и цветов вокруг мускулистая фигура Орфея, тянущего лиру к небу, кажется обреченной. У ног Орфея высечена строка из Данте, из надписи перед входом в ад: «Входящие, оставьте упованья». Жадность к жизни сгубила Орфея и обрекла его жену на возвращение в мир теней. Он слишком многого и слишком страстно желал. Пытался длить радости любви вечно.
Она двинулась вперед по центральной аллее и дошла до дорожки, ведущей на восток, в часть парка под названием Роща, сквозь которую можно вернуться к входу в музей. Липы сменились каштанами, может теми самыми, чей аромат наполнял улицу Варенн, когда она ходила за цветами, и потом проник в библиотеку сквозь открытые окна. Клэр глубоко вдохнула.
Среди деревьев установлена огромная согбенная фигура Андрьеда Андра, одного из шести граждан Кале, чье имя увековечено Роденом и вошло в историю не благодаря его невероятной храбрости, а из-за отчаяния, в которое он впал от сознания, что приходится жертвовать жизнью. Как всегда, она подошла поближе к скульптуре. Она впервые услышала историю о гражданах Кале от профессора колледжа, большеголового итальянца, который почему-то преподавал французскую историю. Лицо у него было чуть красноватое, он носил усы, и они шевелились, когда он говорил. Клэр отчетливо представила себе, как движется щетинка усов в ответ на вопросы студенток Гарварда и Радклиффа, пытающихся осмыслить, что значило самопожертвование в прежние времена. В ходе Столетней войны, в середине четырнадцатого века, король Англии Эдуард Третий осадил Кале, город на севере Франции. Через семь месяцев, когда в городе иссякли запасы воды и продовольствия, шестеро самых именитых граждан предложили себя в качестве выкупа за освобождение города и его жителей. Король согласился и объявил, что намеревается подвергнуть всех шестерых самой жестокой казни. Утром назначенного дня горожане, сняв дорогие одежды, вышли за городские ворота и обнаружили, что король отказался от своего намерения по просьбе своей беременной жены Филиппы. Она решила, что убийство горожан плохо отразится на судьбе ее еще не рожденного ребенка.
Большинство участников семинара были разочарованы. В том же семестре они узнали о Норманнском завоевании и о массовых убийствах катаров. Поэтому ждали рассказа о многочисленных жертвах и отрубленных головах. Одна из девушек даже заявила, что спасение граждан Кале умаляет их героизм.
Обсуждение приняло грубоватый характер, и Клэр смеялась вместе с остальными, хотя в глубине души считала, что неожиданное освобождение свидетельствует в пользу патриотизма граждан; ей казалось, что случайность избавления подтверждает его невероятность. Лишь начав переводить каталоги музеев и выставок и увидев знаменитое роденовское изображение граждан Кале у городских ворот, она поняла, какими дурачками все они должны были казаться профессору: мальчики в плотных спортивных рубашках и девочки в аккуратных вязаных свитерах с узорами, спорящие о самопожертвовании, сидя в аудитории с обшитыми дубом стенами. После переезда в резиденцию Клэр вновь и вновь возвращалась к выразительным, почти живым фигурам шестерых мучеников в парке Музея Родена. Скульптурный ансамбль, как его задумал Роден, выполняя заказ города Кале, — все шестеро вместе, одного роста, одинакового сложения, — стоит в глубине сада, ближе к выходу. Отдельные фигуры каждого из граждан расставлены среди лип, каштанов и пионов. Самый величественный, Эсташ де Сент-Пьер, тот, кто первым предложил себя в жертву, стоит в самом центре, твердо, с выражением печали и решительности на лице, — предмет гордости французов. Но более всех ее притягивала фигура бедняги Андрьеда. Роден закрыл его бронзовое лицо огромными ладонями, согнул темную поблескивающую шею под тяжестью неодолимой скорби; в фигуре Андрьеда он представил оборотную сторону самопожертвования. Скорбь. Клэр любила спокойно посидеть на скрытой от посторонних глаз скамье возле фигуры, предаваясь раздумьям.
Мокасины мягко ступают по молодой траве. Вечернее солнце падает на склоненную голову Андрьеда, отражаясь от его сведенных мукой металлических пальцев. Клэр протянула к ним руку.
Вот он. На скамье, скрытый огромным падубом с темными и острыми как бритва листьями.
Клэр безвольно опустила руку на руку статуи. В полной тишине обручальное кольцо с легким звоном коснулось бронзы. Сейчас это не мираж, не мимолетное видение. Он такой же настоящий, как скамья под ним.
— Ты, — выдохнула она так же, как много лет назад. Голос прервался.
От лучей заходящего солнца и от его взгляда ее бросало то в жар, то в холод.
— Как делишки? — спросил он.
— Неужели это ты, Найл?
Он чуть подвинулся вправо, освобождая ей место.
Она села.
Он не попытался взять ее за руку. Она не протянула к нему руки. Но ей казалось, будто он не просто обнял ее за плечи или прижался щекой к щеке, а всем телом обвился вокруг нее. Опять лето, и она ощущает жар его тела.